Ну вот и.

Встала с утра злющая, что является очень хорошим признаком. Отшвырнула то, что ношу эти дни, нацепила чулки в сетку, любимое платье (к счастью, оно черно-белое, вполне подобающе выглядит), туфли на каблуках и отправилась.

Много-много народу. Родственники, хорошие друзья (те, кто думал о дани уважения, а не о собственных, ах, нервах). Совсем не хотелось думать ни о чем. Сидела и все время шушукалась с женой друга о садиках, о том, что в них хорошего и плохого. К могиле не подходила.

Стояли с красными глазами, подтирали слезки, а я думала, что раз у меня сейчас нормальное настроение, то черта с два я стану плакать и вообще думать о том, где я и зачем нахожусь. Это они приехали из своих спокойных жизней и им можно и поплакать сегодня. Когда кто-то из родственников почти перед уходом все-таки заплакал в голос я мысленно послала всех к черту и удрала оттуда, подумав заодно, что уж сегодня меня не потащат трогать этот чертов песок. Еще натрогаюсь. Без свидетелей.

Шла злая и думала, что это не они каждое утро видят в ванной его бритву и зубную щетку, в кухне его две кружки, к которым никто не притрагивался почти полтора месяца, в комнате висит на спинке стула его рубашка и стоит ноут, любимая игрушка, так что пусть идут к черту.

За столом устроили возню с Ленкой (ей 9 лет, и Маринке она тетушка), за что на нас шикнули. Я, сделав одолжение, притихла. Потом сидели во дворе на лавочке, два раза ходили провожать уезжающих родственников до остановки, вечером купили дыню и слопали.

Вечером меня спросила бабушка, а не хочу ли я сходить в церковь завтра (то есть уже сегодня, потому что 40 дней именно сегодня), на что я ответила, что ноги моей там не будет. Свекровь сказала, что когда-нибудь я туда пойду (ооооо, млин, подумала я, так вот еще какие бои меня ждут. нет уж, нет уж, в церковь вы меня не затащите), а пока даже ей тяжело там находиться. Вобщем, пока отбрыкалась.

Надо выплывать. Как угодно. И пусть все идут к черту. Мне почему то стало реально страшно сойти с ума. Я знаю, безумие совсем близко.